Голубь в Сантьяго
<<<  Предисловие 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Эпилог  >>>
7
А вы любили в девятнадцать лет
ту девушку, которой девятнадцать?
Две молодости прижавшиеся - зрелость,
но эта зрелость - молодость вдвойне.
Помножено всё в мире стало на два:
глаза и руки, волосы и губы,
дыханье, возмущение, надежды,
вкус ветра, море, звуки, запах, цвет.
Друг к другу так природа их швырнула,
что различить им стало невозможно,
где он, а где она и где природа,
как будто бы продолжался, как вначале,
бег сумасшедший без конца пути.
Их бег вдвоём был бегом от чего то,
что надоело до смерти, обрыдло.
Их бег вдвоём был бегом через ямы
к тому, чего и не было, и нет,
но всё же быть должно когда-нибудь,
хотя, наверно, никогда не будет.
Их бег вдвоём был сквозь эпоху спешки,
где все бегут, но только по делам
и с подозреньем искоса глядят
на молодых, бегущих не по делу,
их осуждая за неделовитость,
как будто в мире есть дела важнее,
чем стать собой, отделавшись от дел.
Есть красота в безадресности бега,
и для двоих бегущих было главным
не то, куда бегут, а то, что - сквозь.
Сквозь все подсказки, как бежать им надо,
за кем бежать и где остановиться.
Сквозь толщу толп. Сквозь выстрелы
                                                            и взрывы.
Сквозь правых, левых. Сквозь подножки
                                                            ближних.
Сквозь страхи, и чужие, и свои.
Сквозь шепотки, что лучше
                                                неподвижность.
Сквозь все предупреждения, что скорость
опасна переломами костей.
Сквозь хищные хватающие руки
со всех сторон: "Сюда! Сюда! Сюда!"
Но что есть выше праздника двоих,
когда им - никуда, когда им - всюду.
Они бежали, падая вдвоём
на что-нибудь - на что, совсем не важно:
на первую позвавшую траву,
на водоросли, пахнущие йодом,
на сгнившее сиденье "мерседеса",
почившего на кладбище машин,
и на кровать в сомнительном отеле,
где с продранных обоев надвигались
прозрачные с голода клопы.
Энрике первой женщине своей
ни слова не сказал.
                              Он побоялся,
и малодушно скрыл он от любимой
существованье женщины другой.
Он виделся теперь и с той, и с этой.
Он раздирался надвое, метался,
и создалась мучительная ложь,
когда он лгал одной, что будет занят,
а после лгал другой. Всё время лгал.
Быть с женщиной правдивым невозможно,
но обмануть её ни в чём нельзя.
У женщин есть звериный нюх на женщин.
Когда у женщин вздрагивают ноздри,
ни отдерёт с нас никакая пемза.
авральный запах женщины чужой.
Две женщины - постарше и помладше,
хотя они не знали друг о друге,
инстинктом друг о друге догадались.
Однажды, проезжая мимо моря,
та, что постарше, из окна машины
увидела Энрике с той, что младше,
лежавшего с ней рядом на песке.
Бутылкой ледяного лимонада
она Энрике гладила с улыбкой
по лбу, щекам, груди и животу.
В глазах у первой женщины Энрике,
всё заслоняя, сразу встали слёзы,
не те, что льются, - те, что остаются,
предательски закатываясь внутрь,
и, еле-еле доведя машину,
она взяла две пачки намбутала
и, торопливо разорвав обёртку,
шепча: "Ты дура. Так тебе и надо!.."
швырнула сразу все таблетки в рот.
Её спасли. Энрике был в больнице.
Искромсанный, разрушенный, разбитый,
себя опять почувствовав убийцей,
и, плача в её руку восковую,
ей что-то обещал и снова лгал.
Ложь во спасенье - истина трусливых.
Жестокой правды страх - он сам жесток.
Голубь в Сантьяго
<<<  Предисловие 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Эпилог  >>>