Мама и нейтронная бомба
<<<  Содержание 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Эпилог  >>>

7
Над обезрыбевшим Тибром ночью
витают не призраки легионеров,
а наркоманов дрожащие тени,
с ноздрями, белыми от кокаина,
с руками, исколотыми насквозь.

По старой своей подмосковной привычке,
я каждое утро бегал над Тибром
и слышал люд кедами тоненький хруст.
Я остановился однажды
                                          и вздрогнул,
увидев десятки разбитых ампул
и одноразовых шприцев,
                                          а рядом
валявшееся в итальянской крапиве
чье-то растоптанное лицо.
Лицо было русским.
                                    Было крестьянским,
с красным гончарным загаром работы,
с белыми лучиками морщинок
возле особенных -
                                    вдовьих глаз,
чуть притененных белым платочком
в черную крапинку -
                                          будто остался
пепел войны на платке навсегда.
А почему глаза были вдовьи -
я объяснить бы не смог, наверно,
но женщина эта сноп обнимала
на поле,
            остриженном по-солдатски,
и так прижималась к снопу головой,
словно к чему живому,
                                          родному,
будто она прижималась к мужу,
войной отобранному у неё.

Эта вдова оказалась в Риме
среди пейзажных цветных фотографий
на смятой рекламке Аэрофлота,
кем-то забытой на берегу.
Был скомкан в гармошку Василий Блаженный,
разодраны тоненькие берёзы,
и грязный оттиск чьего-то ботинка,
как штемпель забвенья,
                                          лежал на лице.
Подошва неведомого наркомана
на это лицо невзначай наступила,
когда, закатав свой левый рукав,
он правой рукой вводил себе в вену
забвенье о будущем атомном пепле,
который возможен,
                                    если возможно
забвенье о пепле прошедшей войны.
Забвенье уроков истории -
                                                это
не что иное,
                        как наркоманство.
Какая разница, что за наркотик:
ампула
            или просто поллитра
за пазухой у наркомана футбола!
А телевизорные наркоманы!
Для них телебашни -
                                          гигантские шприцы,
вкалывающие под кожу забвенье.
И даже невинный зубной порошок -
наркотик,
                  если трусливый язык
держат за вычищенными зубами.
Мебель,
            сервизы,
                        машины -
                                    для многих
это наркотики в твердом виде.
Были бы в жидком виде дубленки,
шприцем
            их впрыскивали бы под кожу
жалкие наркоманы вещей!
А наркоманы власти и денег!
Неужто всемирным штемпелем чёрным
подошва атомного наркомана
наступит
                  сразу
                        на все
                              лица,
как на крестьянское вдовье лицо?!
"Да,
      наркомания — это проблема..." -
кто-то вздохнул у меня за спиной.
Это сказал пожилой итальянец,
привязывая пропотевшую майку
вокруг добродушного живота
и прямо на россыпи ампул разбитых
перешнуровывая свой кед.
"А может быть, -
                              он усмехнулся, -
                                                            мы с вами
тоже немножечко наркоманы?
Бегаем как сумасшедшие утром,
а не убежишь от себя никуда!
Так спрашивается -
                                    для чего нам бегать?"

Но все-таки он побежал,
                                          и неплохо.
Сквозь кеды просматривался артрит,
но икры пружинили как молодые,
и капли с облезлого носа летели
в крапиву
            на ампулы и на песок.

И я побежал.
                  Через Тибр перепрыгнул
и оказался в Москве у киоска,
где мама раскладывала газеты,
как будто бы свой ежедневный пасьянс.
Я тихо сказал ей: "Одну "Вечерку"..."
"Послезавтрашнюю?" -
                                          спросила мама,
не поднимая усталых глаз
и голос мой не узнав из-за шума.
Я оторопел.
                  Мне порой давали
в редакциях завтрашние газеты,
но послезавтрашние -
                                    никогда.
Я потоптался.
                        Сказал: "Не надо...
Лучше вчерашнюю, если можно..."
И мама вздохнула грустно и горько:
"Никто послезавтрашних не берет..."
И я побежал от мамы,
                                    от страха
взглянуть в послезавтрашние газеты
и оказался в Италии снова
и в каждой встреченной итальянке
видел будущую вдову.
Вдовы будущие в соборах
с трупами будущими венчались.
Вдовы будущие рожали
будущих убитых младенцев,
которым одна достанется елка -
всемирная елка погибших детей.
И мне закричал мальчишка-газетчик,
роняя сопли на заголовки:
"Синьор,
            послезавтрашние газеты!
И вы не хотите?
                        О мамма мия!
Какими все трусами стали, синьор..."

Страшно заглядывать даже в завтра,
а в послезавтра -
                              мороз по коже,
вдруг там лежит ледяная пустыня,
где на земле даже вдов не осталось,
а вся земля оказалась вдовой?
И только висит Христос опустевший,
в ладони которого вбиты, как гвозди,
шприцы отчаявшихся наркоманов...

Быть может, об этом пророчески думал
художник великого кватроченто,
нарисовав на холсте не Христа,
а только пустую его оболочку?
Тогда еще не было ядерной бомбы
и ее лицемерной дочки - нейтронной,
но если не бомба нейтронная,
кто же
на этой картине, такой современной,
навек уничтожив Христа самого,
кожу его приберег для пошива
сапог,
            кошельков
                              и хозяйственных сумок
в грядущих освенцимских мастерских?

И я крикнул Христу сквозь рев самолетов:
"Христиане с бомбами -
                                          не христиане!
Убийцы людей -
                              это христоубийцы!
Чего ты добился?
                                    Ты распят, и только...
Зачем ты сказал, что все люди - братья?
Зачем восходить на голгофы, если
Голгофой атомной кончится всё?!"
И закружились блоковской вьюгой
все послезавтрашние газеты,
и тихо к Христу подошла моя мама,
кожанкой воинствующей атеистки
его опустевшее тело прикрыв,
и выдохнула нечаянно:
                                          "Бедный..."

Мама и нейтронная бомба
<<<  Содержание 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Эпилог  >>>