|
Чьи рыжие волосы, будто бы пламя кометное, в Нью-Йорке взметнулись, в Париже мелькнули? Ты песнями в морды швыряешься, будто каменьями, Мелина Меркури. Сейчас в героинях не дамы с камелиями - девчонки с каменьями. Сестренка, тебе посвящаю я оду! Пусть рыжая прядка в простреленной книге борьбы за свободу навеки - закладка. И ты, поджигая собой города, по свету бушуешь божественно... Как стыдно молчащим мужчинам, когда трибуном становится женщина. И белые молнии вскинутых рук так яростно воздух рубят, как будто у статуи выросли вдруг отбитые руки. Эллада, тебя я увидел такой! Как храмы твои ни оплеваны, искусство - пощечина тою рукой, которая даже отломана. И слышат Мелину Афины и Крит, и все подземелия затхлые. Искусство твое - несдающийся крик из глотки, которая заткнута! Все зрячие греки асфалию злят. Слепые надежны и выгодны. Искусство твое - несдающийся взгляд тех глаз, которые выколоты. Худо в Элладе, худо. Хунта у власти, хунта. Тело поэзии нежно и хрупко, а пропускают сквозь мыслерубку. А ты все пляшешь, милый Зорба, и пьешь, наверное, потому. что на свободе быть позорно. когда почетно сесть в тюрьму. И только ноги ходят, ходят. и выручает всякий раз твое спасительное хобби - когда увяз, пускаться в пляс. И катастроф великолепных ты ждешь, пока что не в тюрьме, с одной девчонкой на коленях, с другой девчонкой на уме. И неудачами раздавлен. ты предвкушаешь злой, ничей великолепие развалин прогнившей власти хунтачей. И ты, ногами балагуря, еще станцуешь, черт чумной. вдвоем с Мелиною Меркури, и я надеюсь, что со мной. Я пью по утрам свой московский кефир. Мелину несут самолеты. но все же не так далеко от Афин от Сретенки и Самотеки. У хунты всемирной кастеты, ножи. Пытают с пристрастьем, любовно. У хунты под грязным бюстгалтером лжи торчат водородные бомбы. Но перед тобою, всемирная хунта. прекрасно и неумолимо искусство, как рыжее зарево бунта над головою Мелины! |
| 1968 |
Источники:
- 1973 - Интимная лирика. М., "Молодая гвардия".
