Евгений Евтушенко

3

Оранжевый пикап подъехал к белой коробке обыкновенного чертановского дома, и Ардабьев-младший с тоской подумал о том, что лифт уже целый месяц на ремонте. Придется таскать одному завтрашний бессмысленный банкет на восьмой этаж. Подведя пикап задом к подъезду, Ардабьев стал выгружать банкет на тротуар под любопытными и не всегда одобрительными взглядами пенсионеров, прогуливающихся вдоль чахлых дворовых топольков. Стук костяшек домино на деревянном столике перед домом прекратился. От козлозабивателей отделились три личности без особых примет и приблизились, не без интереса глядя особенно на один из ящиков.

- Помочь? - хором спросили три голоса. - Какой этаж?

- Спасибо, - покорился судьбе Ардабьев, заранее вычтя из содержимого ящика одну бутылку. - Восьмой.

- Тут одной ходкой не обойдешься... - многозначительно поскреб затылок доброволец в сетчатой майке, синих тренировочных брюках с белым кантом и почему-то в женских тапочках с помпонами. Но это была его единственная особая примета. - Правда, если ящик на ящик поставить... - заразмышлял доброволец. Крякнув, взял на грудь ящик с водкой и кивнул на ящик шампанского.

Двое других ловко поставили ящик с шампанским сверху. Доброволец с помпонами слегка осел под тяжестью, но выдержал. Второй доброволец - не без чувства ущемленности на лице - потащил ящик с минералкой и яблоки. Третий - два ведра; одно с помидорами, другое с огурцами. Ардабьев одной рукой прижал к груди трех поросят, другой охапку зелени, среди которой пряталась ветка ардабиолы, и понуро стал подниматься по лестнице в хвосте торжественной процессии.

На четвертом этаже доброволец с помпонами, закряхтев, опустил оба ящика на лестничную площадку.

- Перекур, - сказал он, отдуваясь. - А что у вас, свадьба, что ли?

- Нет... - несловоохотливо ответил Ардабьев и упер подбородок в розовый хвостик верхнего поросенка, чтобы тот не упал.

- День рождения? - не унимался доброволец с помпонами.

- Нет, - мрачно ответил Ардабьев. - Диссертация.

- Докторская?

- Кандидатская.

- А на какую, извиняюсь, тему?

- Ардабиола, - неожиданно для себя соврал Ардабьев.

- Ага... - глубокомысленно наморщил лоб доброволец с помпонами.

- Передохнули? - спросил Ардабьев.

- Что-то отдышаться не могу. У меня вообще-то давление высокое. Ничего тяжелого поднимать нельзя, - пояснил доброволец в тапочках с помпонами, поглядывая на ящик с водкой.

- А у меня низкое... - захихикал второй, с минеральной и яблоками.

- А у меня аритмия. Мерцательная, - добавил третий, с помидорами и огурцами.

Ардабьев понял намек.

- Дегустация на восьмом этаже... - сказал он.

- Так до восьмого еще большой гак... - лукаво глотнул доброволец в тапочках с помпонами. - Как говорится, этапы большого пути. Поправиться надо.

- Ладно, - устало сказал Ардабьев. - Поправляйтесь.

- Только вы с нами... Уважьте... Все-таки диссертация, а не фунт изюму! - захлопотал доброволец в тапочках с помпонами, доставая из ящика бутылку водки и отвинчивая пробку.

Видя, что руки у Ардабьева заняты поросятами и зеленью, он с легким благородным наклоном всунул ему горлышко бутылки в рот, и затем рука другого добровольца отечески вложила в зубы Ардабьева пол-огурца. Когда бутылка была опустошена, доброволец с помпонами аккуратно завинтил ее и поставил обратно в пустую ячейку ящика, восстановив симметрию.

- Пошли, ребята! Приятному человеку приятно помочь!

"Неужели они и в мою квартиру завалятся?" - убито думал Ардабьев, опустив поросят и зелень перед своей дверью на пол и нарочито долго ища ключи.

- Спасибо вам за помощь. Теперь я сам управлюсь.

- Чего там! - покровительственно сказал доброволец в тапочках с помпонами. - Раз уж мы взялись за дело, то его надо прикончить.

- Надо прикончить! - поддакнул второй доброволец, позванивая минералкой и роняя яблоки.

- Прикончим! Это мы мигом! - закончил третий, бряцая ведрами с помидорами и огурцами.

"И прикончат..." - безнадежно подумал Ардабьев, с чувством обреченности открывая дверь. Сразу за порогом на резиновом коврике лежала телеграмма, брошенная в дверную прорезь. Ардабьев поднял ее, хотел развернуть, но в его спину мощно уперся ящик с водкой в руках напирающего добровольца с помпонами. Ардабьев сунул телеграмму в карман и посторонился, впуская в квартиру добровольцев, Когда они вошли, то в квартире сразу стало тесно от их сопения, покряхтывания и разнообразных идей, Первым делом доброволец с помпонами по-хозяйски открыл холодильник, оценивая его содержимое и вместимость. - Так... - сказал он задумчиво. - Эту банку с баклажанной икрой, я извиняюсь, выброшу. Она вся зацвелая. Майонез пожелтелый... Тоже долой. Горчица засохлая. Долой. Морозилка, слава богу, пуста. Туда мы водочку определим. Помидорчики-огурчики в нижние ящики. Но главное, чтобы поросята впихнулись. Зелень вот сюда. Шампанское не влезает, подлое. Но мы его в ванную...

Ардабьев, безропотно подчинившись добровольцам, опустился на диван и развернул телеграмму. Телеграмма была короткая. "Отец умер. Похороны в среду. Мама".

- А как насчет второго захода? - игриво подтолкнул Ардабьева в бок подсевший к нему на диван доброволец с помпонами. - Вспрыснем диссертацию?

Ардабьев поднял глаза от телеграммы и увидел каких-то совершенно незнакомых людей. "Как они попали в мою квартиру? Чего они хотят? Отец умер... Значит, ардабиола - это блеф. Значит, все провалилось. А я плел той девушке, что я самый нужный человечеству человек. Похороны в среду. Почему у этого типа на тапочках помпоны?"

- Приканчивайте... Только скорее... - вздохнул вслух Ардабьев.

Доброволец с помпонами открыл еще одну бутылку водки. Второй доброволец достал из застекленного шкафа рюмки. Третий обтер о рукав несколько яблок и положил их на стол.

- За кандидатскую! - выпил и хрустнул яблоком доброволец с помпонами. - За вами задержечка...

Ардабьев вдруг понял, что у него в руке рюмка, и тоже выпил.

- Что у нее лицо такое, как будто его растягивали? - заинтересовался доброволец с помпонами репродукцией женского портрета Модильяни на стене.

- А она со сплющенным лицом родилась. Вот его и растянули, - прикрылся иронией Ардабьев.

- Перестарались малость... - покачал головой доброволец с помпонами. - Чего только с людьми не творят! А что это за кустик в ящиках с землей?

- Для красоты... - ответил Ардабьев.

- Да разве это красота? Вот фикус - это я понимаю... Ну, а теперь, с вашего позволеньица - за докторскую! - Но доброволец с помпонами вдруг поперхнулся и замер.

Ардабьев поднял глаза и увидел, что посреди комнаты стоит его жена. То есть уже не жена, потому что они разошлись. И в то же время жена, потому что они еще не развелись. Ее вещей в квартире не было, но второй ключ у нее остался.

Ее красивые замшевые туфли с белой прошвой наступили на уроненную в суматохе ветку ардабиолы. Но Ардабьеву теперь было все равно.

Добровольцы сразу поблекли под насмешливым взглядом ее глаз и гуськом удалились. Доброволец с помпонами вышел на цыпочках.

- Это твои новые друзья? - спросила жена Ардабьева, садясь и закуривая. Насмешливое выражение в ее глазах оставалось, но зажигалкой она щелкнула нервно, неуверенно.

- Ага... - сказал Ардабьев. - Новенькие. С иголочки.

- А где же твоя подруга Алла? Клетка пуста. Она что, тоже от тебя сбежала?

- Она умерла.

- Про крыс обычно говорят: сдохла.

- Она умерла.

- Хорошо, пусть будет по-твоему. Ты всегда был гуманен к животным. Этого у тебя не отнимешь... Извини, что я без звонка. Твой телефон не отвечал. Я хотела тебя поздравить с защитой. Мне сказали, что ты завтра наприглашал гостей. Многие ведь не знают, что мы живем отдельно. И я подумала...

- Что ты подумала? - спросил Ардабьев, поднимая с пола ветку ардабиолы и крутя ее в руках.

- Я не напрашиваюсь в гости... Я подумала, что квартира, наверно, захламлена... Хотела тебе помочь... А у тебя чисто. Тебе кто-нибудь помогает?

- Никто.

- Молодец. А ты догадался что-нибудь купить?

- Догадался.

Она подошла к холодильнику, заглянула в него:

- Ты растешь как домохозяйка, Ардабьев... Даже поросят достал. А кто жарить будет?

- У тебя права с собой? - спросил Ардабьев.

- С собой. Почему ты спрашиваешь?

- Отвези меня в Домодедово. А завтра принимай гостей. Выручи меня. Мне некогда звонить, извиняться.

- Что? - застыла она с открытой дверцей холодильника.

- Отец умер.

Она сделала невольное движение к нему, но удержалась.

- Когда? Что с ним случилось?

- Так ты меня отвезешь?

Она подошла к стенному шкафу, вынула из него две рубашки, белье, носки, и снова ее поразило, что все было чистым, отглаженным.

Когда она вошла в ванную, чтобы взять бритву, то прежде чем заметить груду бутылок шампанского в воде, увидела две еще не высохшие рубашки на деревянных плечиках, трусы и носки на батарее и поняла, что Ардабьев стирает сам. Ей захотелось заплакать и от этого и от того, что его отец умер. Но она не заплакала, а только взяла бритву и еще одну пару носков, которые на ощупь оказались сухими.

...Некоторое время они ехали молча.

- А ты когда-нибудь думал о том, что и ты можешь умереть? - спросила она, включая подфарники, потому что потемнело.

- Думал. Я бы не хотел, чтобы это случилось именно сейчас. Я не имею на это права. Я многого не успел, - хмуро сказал Ардабьев.

- А ты думаешь, что в истории есть хотя бы один человек, который все успел? - спросила она, снова закуривая. - Все, кто умер, чего-то не успели. Не успел Христос, чтобы все люди стали братьями. Гитлер не успел засунуть всех евреев в газовые камеры. Твой отец не успел увидеть своего внука, которого я убила в себе без твоего разрешения. А я тоже умерла, потому что не успела стать матерью.

- Не казнись, - вобрал голову в плечи Ардабьев.

- Я убила твоего ребенка, потому что любила тебя, - продолжала она. - Мне казалось, что ребенок будет тебе мешать. Я хотела, чтобы ты защитился, встал на ноги. А ты мне не простил. Ты перестал со мной говорить. Ты мне не рассказывал ничего. Ни о том, почему вместо канарейки у нас в клетке стала жить крыса. Ни о том, что у твоего отца рак. Ты думал, что я тебя разлюбила. А можешь ты себе представить, что есть такая любовь, когда ради нее можно убить собственного ребенка? За что ты возненавидел меня?

- Я не возненавидел. Я не мог забыть, - тяжело вздохнул Ардабьев. Он думал о девушке в кепке: почему она тоже это сделала?

- Не надо меня добивать, Ардабьев, Я наказана. Тем, что люблю тебя, и никого больше. - И задрожавшим, срывающимся голосом она тихо спросила: - Скажи, а ты когда-нибудь сможешь забыть? Сможешь простить?

- Не знаю, - ответил Ардабьев и замолчал. Он молчал до самого аэропорта. И, только открывая дверь оранжевого пикапа, сказал: - Не надо говорить про смерть отца гостям. Придумай другую причину моего отсутствия. Какую-нибудь смешную, чтобы им было весело. Запомни: Мишечкиных я не приглашал.

- А если они припрутся? - спросила она, вытирая слезы, но уже другим голосом.