Назад | (Отрывок 15/24) | Дальше |
В бытность мою пионером неподалеку от метро "Кировские ворота", в еще не снесенной тогда библиотеке имени Тургенева, шла читательская конференция школьников Дзержинского района по новому варианту романа "Молодая гвардия".
Присутствовал автор - молодо-седой, истощенно красивый. Переделка романа, очевидно, далась ему нелегко, и он с заметным напряжением вслушивался в каждое слово, ввинчивая кончики пальцев в белоснежные виски, как будто его скульптурную голову дальневосточного комиссара мучила непрерывная головная боль.
Мальчики и девочки в пионерских галстуках, держа в руках шпаргалки, на сей раз составленные с горячим участием учителей, пламенно говорили о том, что если бы они оказались под гестаповскими пытками, то выдержали бы, как бессмертные герои Краснодона.
Я незапланированно поднял руку. В президиуме произошел легкий переполох, но слово мне дали.
Я сказал:
- Ребята, как я завидую вам, потому что вы так уверены в себе. А вот у меня есть серьезный недостаток. Я не выношу физической боли. Я боюсь шприцев, прививочных игл и бормашин. Недавно, когда мне выдирали полипы из носа, я страшно орал и даже укусил врача за руку. Поэтому я не знаю, как бы я вёл себя во время гестаповских пыток. Я торжественно обещаю всему собранию и вам, товарищ Фадеев, по-пионерски бороться с этим своим недостатком.
Величественная грудь представительницы гороно тяжело вздымалась от ужаса. Но она мужественно держалась, в последнее мгновение заменив крик общественного возмущения, уже высунувшийся из её скромно накрашенных губ, на глубокий педагогический вздох.
- Этот мальчик - позор Дзержинского района...- сказала она скорбным голосом кондитера из "Трех Толстяков", когда в любовно приготовленный им торт с цукатами и кремовыми розочками плюхнулся влетевший в окно продавец воздушных шаров. - Надеюсь, что другие учащиеся дадут достойный отпор этой вражеской вылазке...
Неожиданно для меня из зала выдернулся Ким Карацупа, по кличке Цупа, который сидел на парте за моей спиной и всегда списывал у меня сочинения по литературе. Цупа преобразился. Он пошел к трибуне не расхлябанной марьинорощинской походочкой, обычной для него, а почти строевым шагом, как на уроках по военному делу. Цупа пригладил рыжие вихры и произнес голосом уже не пионера, а пионервожатого:
- Как сказал Короленко: "Человек создан для счастья, как птица для полета". Но разве трусы, боящиеся наших советских врачей, могут летать? Таких трусов беспощадно заклеймил Горький: "Рожденный ползать летать не может". Трусость ужей не к лицу нам, продолжателям дела молодогвардейцев. Мы, пионеры 254-й школы единодушно осуждаем поведение нашего одноклассника Жени Евтушенко и думаем, что надо поставить вопрос о его дальнейшем пребывании в пионерской организации...
- Ну почему единодушно? Говори только за себя...- услышал я голос моего соратника по футбольным пустырям Лехи Чиненкова, но его выкрик потонул в общих аплодисментах.
- Постойте, постойте, ребята...- вставая, сказал неожиданно высоким, юношеским голосом Фадеев. Лицо его залил неестественно яркий, лихорадочный румянец. - Так ведь можно вместе с водой и ребёнка выплеснуть... А вы знаете, мне понравилось выступление Жени. Очень легко - бить себя в грудь и заявлять, что выдержишь все пытки. А вот Женя искренне признался, что боится шприцев. Я, например, тоже боюсь. А ну-ка, проявите смелость, поднимите руки все те, кто боится шприцев!
В зале засмеялись, и поднялся лес рук. Только рука Цупы не поднялась, но я-то знал, что во время прививки оспы за билет на матч "Динамо" - ЦДКА он подсунул вместо себя другого мальчишку под иглу медсестры.
- Не тот трус, кто высказывает сомнения в себе, а тот трус, кто их прячет.
Смелость - это искренность, когда открыто говоришь и о чужих недостатках, и о своих... Но начинать надо все-таки с самого себя...- сказал Фадеев почему-то с грустной улыбкой.
Зал, только что аплодировавший Цупе, теперь так же бурно зааплодировал писателю.
Величественная грудь представительницы гороно облегченно вздохнула.
- Наш дорогой Александр Александрович дал нам всем пример здорового отношения к своим недостаткам, когда он учёл товарищескую критику и создал новый, гораздо лучший вариант "Молодой гвардии", - сказала она.
Фадеев снова ввинтил кончики пальцев в свои белоснежные виски...
Мой старший сын ковер мурыжит кедом. Он мне, отцу, и сам себе - неведом. Кем будет он? Каким? В шестнадцать лет он сам - еще не найденный ответ. Мой старший сын стоит на педсовете, мой старший сын - мой самый старший сын, как все на свете замкнутые дети, - один. Он тугодум, хотя смертельно юн. Есть у него проклятая привычка молчать - и всё. К нему прилипла кличка "Молчун". Но он в молчанье все-таки ершист. Он взял и не по-нашему постригся, и на уроке с грозным блеском "фикса" учительница крикнула: "Фашист!" Кто право дал такое педагогу бить ложную гражданскую тревогу и неубийцу - хоть он утопись! - убить презренным именем убийц?! О, если бы из гроба встал Ушинский, он, может быть, ее назвал фашисткой... Но надо поспокойней, наконец. Я здесь необъективен. Я отец. Мой старший сын - он далеко не ангел. Как я писал: "застенчивый и наглый", стоит он, как побритый дикобраз, на педсовет не поднимая глаз. Молчун, ходящий в школьных стеньках разиных, стоит он антологией немой ошибок грамматических и нравственных, а всё-таки не чей-нибудь, а мой. Мне говорят с печалью на лице: "Есть хобби у него - неотвечайство. Ну отвечай же, Петя, приучайся! Заговори хотя бы при отце! У вас глухонемой какой-то сын. В нем - к педагогам явная недобрость. Позавчера мы проходили образ Раскольникова... Вновь молчал, как сыч... Как подойти к такому молчуну? Ну почему молчал ты, почему?" Тогда он кедом ковырнул паркет и вдруг отмстил за сбритые волосья: "Да потому, что в заданном вопросе вы дали мне заранее ответ..." И тут пошло - от криков и до писка: "Я спрашивала, как заведено, по всей методологии марксистской, по четким уложеньям гороно... Ну что ты ухмыляешься бесстыже? Вы видите теперь - нам каково? Вы видите, какой ваш сын?" "Я вижу". И правда, вдруг увидел я его. ...Мы с ним расстались после педсовета. Унёс он молчаливо сквозь толпу саднящую ненайденность ответа и возрастные прыщики на лбу. И я молчун, хоть на слово и хлесток, молчун, который мелет без конца, зажатый, одинокий, как подросток, но без отца... |
Назад | (Отрывок 15/24) | Дальше |