Маше |
1. Статуя свободы. |
---|
В давешние годы Статую свободы, Чуть навеселе, В кепочках кургузных Делали французы, Запивая юным "Божоле". Делали на фабрике, В крошечном сельце, И усы нафабренные Щекотали местных Девушек прелестных Где-нибудь в сенце. Фабрика закрыта, И почти забыта, А свобода стала знаменита. В том сельце живёт мой друг - Целков Олег, Почти что русский скрип телег. Здесь часа четыре до Парижу, А в таверне минералки я не вижу. Здесь не слышали крестьяне никогда Что такое - минеральная вода. И на черта минералка, Если здесь - неумиралка? Не пройтись ли нам, любимая, туда? Здесь журчанье родников И молчанье всех веков, И стоят стожки, стожки Свежие, игривые, Как греховные стишки, Шелестливые. И шепча так вдохновенно, Подговаривает сено Все заботы сбросить с плеч, Дать себя завлечь, прилечь, Цель нескромно не тая, Позабыв, где ты, где я... И кричу, впадая в транс: "Viva la France!" Где-то на лугу вмятина в стогу, Вроде бы небрежная, А такая нежная. Но об этом, козы, Бабочки, стрекозы, Людям ни гу-гу. Наш совместный слепок Был совсем некрепок. Может быть, мгновенно Распрямилось сено, И от нас в нём навсегда Не осталась ни следа? Милая, милая, - Минешь ты, и мину я? Миновать можно кровать - Сена нам не миновать! Боже, что такое счастье? Дай нам грешной чистоты, Чтоб умели мы почаще Забывать, где я, где ты. Мы - прообразы природы. Мы - луга, стога, холмы. Наша статуя свободы - Это сдвоенные мы. |
ноябрь 2002 госпиталь в Талсе |
2. Читая Ромена Гари |
А поцелуй - он всё длится, длится, И невозможно пошевелиться, И разделить уже нельзя, Когда сливаются наши лица И переваливаются глаза в глаза. Ещё немного дай поцарую Внутри даруемого царства губ. У смысла жизни - вкус поцелуяю Господь, спасибо, что ты не скуп. Тебя, любимая, я драгоценно. С тобой мы всюду, как в свежем сене, Где пьяно-сладостная шелестня. Дай поцелуями мне воскресенье И поцелуями продли меня! |
ноябрь 2002 госпиталь в Талсе |
3. Твой голос |
Если б голос можно было целовать, Я прижался бы губами к твоему, Шелестящему внутри, как целый сад, Что-то шепчущий, обняв ночную тьму. Если б душу можно было целовать, К ней прильнул бы, словно к лунному лучу. Как бедны на свете те, чья цель - кровать. Моя цель - душа твоя. Её хочу. Я хочу твой голос. Он - твоя душа. По росе хочу с ним бегать босиком, И в траве, так нежно колющей, греша, Кожи голоса коснуться языком. И, наверно, в мире у тебя одной Существует - хоть про всё навек забудь! - Этот голос, упоительно грудной, Тот, что втягивает в белый омут - в грудь. |
2002 |
4. А была ты красивой? Я даже не знаю... |
А была ты красивой? Я даже не знаю. Ты боялась меня, обнимала несмело. Отводила глаза, в меня пальцы вминая, И стеснялась того, что совсем ничего не умела. А была ты красивой? Я даже не знаю. Тебя нежность бросала то в жар, то знобила. Я представить не мог, что ты можешь быть злая. Ты красивой была, потому что любила. А была ты красивой? Я даже не знаю. Твоя кожа пушком под рукой золотела. И я весь до сих пор, словно рана сквозная, Где, светясь, твое тело во мне пролетело. Я была ты красивой? Я даже не знаю Но тебя сохранил, суеверно колдуя. Я останусь тем зеркалом, где глубина ледяная Заморозила нежно тебя, навсегда молодую. |
декабрь 2004 |
5. Tuck me in |
Во всех языках на свете, конечно, много есть злого, Но всё-таки доброго больше, и с ним я нигде не один, И я обожаю по-детски простое английское слово, Пахнущее крахмалом, шуршащее "Tuck me in..." Я вечно был в детстве мерзлявым, как досоветская барышня, Среди всех счастливцев не мёрзших каким-то я был не таким: "Дует сквозь одеяло. Ты подоткни его, бабушка..." - Это и было наше русское "Tuck me in..." Мой сын краем уха слышал про Сталина и про Берию, В свои пятнадцать он маленький, хотя почти исполин, Его голова в Оклахоме, а ноги там, где "Siberia", И он, как ребёнок, просит: "Мамочка, tuck me in..." Когда она засыпает, устав от школьных тетрадок, От двух сыновей и мужа - от всех своих трёх мужчин, Едва коснувшись губами растрёпанных мужниных прядок, Шепчет она чуть слышно измученное "Tuck me in..." И, подоткнув одеяло, я глажу её и глажу, Последнюю мою маму, уже не без ранних седин, Но всё-таки первой мамы я ощущаю пропажу И невозможность по-русски её спросить: "Tuck me in..." |
декабрь 2004 |
6. Вечное венчание |
То мы рассоримся по-зверски, То счастливы, то вновь отчаемся, То мы всё в той же самой церкви, И всё венчаемя, венчаемся. И Библия в литых застёжках Шуршит под голоса протяжные, И у друзей в руках затёкших Парят короны наши тяжкие. И всем святым на обозренье, родившись братьями-обидчиками, Два довенчальные творенья Жужжат во всю автомобильчиками. Тебе всё прочее неважно. Ты так горда, что ты обвенчана, И неуверенно-отважна, Как первая на свете женщина. Я так люблю всплывать глазами В твоё лицо, в глаза венчальные, И кто надел - не знаем сами - Нам наши кольца обручальные. Есть в счастье горький вкус испуга. Стоим смиренно подле вечности. Как нам не разлюбить друг друга? Лишь под защитой подвенечности. Но эта предопределённость Не разведёт и не разрубит нас. Сумеет вечной быть влюблённость, Лишь бы осталась неразлюбленность. Что нежность? - это тоже счастье, Хотя бывает, от отчаянья, Застенчивость усталой страсти, И наше вечное венчание. |
2002-2004 |