|
Над Леной сирен пароходных вытьё утробное, трудное... Руку протянешь - не видно её,- словно отрублена. Ты был капитаном, но как ты мал и как ты маешься, когда и вокруг и внутри туман, туманище. Сегодня обычный вопрос: "Как дела?" - пустое, когда и мысли и катера в отстое, и даже "Пушкин", и даже "Толстой" везде по Лене уходят в отстой, в отстой, в отстой до просветленья. Вмёртвую скука зелёная пьёт с чёрной тоскою. Тот, кто в движенье прекрасен - тот жалок в отстое. Все мы в отстое перед собой незащитимы. Палубу драит, как шваброй, запой сизой щетиной. Боцман играет в "очко", босоног, горькую тянет. Ходит у нас анекдот в боцманах, спирт капитанит. Штурман храпит, словно труп, раздут: "Бабу мне, люди!", и на двоящихся мачтах растут в родинках груди. Людям особенно надо иметь что-то святое в этом распаде, похожем на смерть в этом отстое. Что, капитан, заскучал над столом - кладбищем самокруток? Чуб твой в гранёном стакане пустом, как золотой самородок. Ежели судно твоё, как шалман, всё в перегаре муторном, лучше идти через внешний туман, чем подыхать во внутреннем. И капитан, гроханув по столу приподнимается, крякая, и надевает фуражку свою с килькой, прилипшей к якорю. "Встали! Довольно спиртягу жрать! Хватит на нас отстой! Надо самим идти, а не ждать "Пушкина" и "Толстого" |
| 1970 |
Источники:
- 1971 - Я сибирской породы. Восточно-сибирское издательство.
