* * *
В колымских скалах, будто смертник,
собой запрятанный в тайге,
сквозь восемь тысяч километров
я голодаю по тебе.

Сквозь восемь тысяч километров
хочу руками прорасти.
Сквозь восемь тысяч километров
хочу тебя обнять, спасти.

Сквозь восемь тысяч километров,
все зубы обломов об лёд,
мой голод ждёт, мой голод верит,
не ждёт, не верит, снова ждёт.

И меня гонит, гонит, гонит,
в мхах предательских топя,
изголодавшийся мой голод
всё дальше от тебя.

Я только призрак твой глотаю
и стал как будто призрак сам.
По голосу я голодаю
и голодаю по глазам.

И, превращаяся в тело,
что ждёт хоть капли из ковша,
колымской призрачною тенью
пошатывается душа.

И в дверь твою вторгаясь грубо,
уйдя от вышек и облав,
пересыхающие губы
торчаи сквозь телеграфный бланк.

Пространство - это не разлука.
Разлука может быть впритык.
У голода есть скорость звука,
когда он - стон, когда он - крик.

И на крыле любого Ила,
вкогтившись в клетку, словно зверь,
к тебе летит душа, что взвыла
и стала голодом теперь.

Сквозь восемь тысяч километров
любовь пространством воскреси.
Пришли мне голод свой ответный
и этим голодом спаси.

Пришли его, не жди, не медли -
ведь насмерть душу или плоть
сквозь восемь тысяч километров
ресницы могут уколоть.
****