Проснулся я ночью. Во сне накатилось гнетущее что-то. А рядом со мной любимая женщина не находилась. Ушла навсегда. И я сам был виной. Сначала глазами искал я повсюду. Побрел босиком, лишь бы вновь не в кровать. И вдруг я услышал по звону, по стуку - на кухне любимая мыла посуду, ее протирала и мыла опять. Паркет обжигал мои ноги, как угли, и было страшнее мне пытки любой, когда ее шепот услышал на кухне - со мною невидимым и собой. Шептала она, что все время я занят и не замечаю ее и детей, что буквы прыгают перед глазами и то, что волосы все седей. Свою улетевшую маму просила со мной не ссориться ради Христа, ведь я поступаю порой некрасиво, но вот душа у меня чиста. Она шептала на ухо ложкам, тарелкам, блюдечкам, чашкам, ножам, что сыну сгрубила - да вышла оплошка, а сын разобиделся и убежал. Любя чистоту, не в пример всем грязнулям, и все отскребая, почти во сне, она исповедовалась кастрюлям, И сковородкам, и снова мне. А я стоял, охваченный шоком, не в силах теперь позабыть ничего, И то ли додумывал ее шепот, и то ли действительно слышал его. Она присела, совсем обессилев, заснув, как сраженная наповал, и кроткий ветер невидимых крыльев слова молитвы с губ ей сдувал. Стоял я виновно, остолбенело среди бессонницы или сна, и тоненько что-то внутри звенело да только не знаю, какая струна… |
апрель 2009 |