Серебряный бор
Я ждал тебя в Серебряном бору,
полумальчишка и полумужчина,
ещё не смея ни на что решиться
и всё-таки решившийся на всё.
А на кругу конечной остановки
усталые троллейбусы толпились,
и с провода соскальзывавший ролик
водители на место водворяли
при помощи веревочных удил
(хотя, наверно, каждый ролик верит:
"Я соскользнул навек. Я победил").

Я ждал тебя.
Любить - всегда удрать,
И я удрал от провода того,
на коем вроде ролика крутился.
Проклятый ток на время прекратился,
и тихий ток свободы шёл по мне,
как ветер по сосне,
на чьей коре, как красный с жёлтым зрак,-
орудовский запретный знак,
по чьим ветвям, не помнящим обид,
не важно, что за знак к стволу прибит.

Я ждал тебя в Серебряном бору,
отчаянный, худой, бритоголовый...
Как люстра, полыхал репей лиловый
на стреказином призрачном балу.
Мальчишка гордо в банке нёс мальков.
Острил сержант, с буфетчицей знакомясь.
В её окне с томатным соком конус
алел, как будто мокрая морковь.
Запомниться просилось всё само:
обвёртывались пылью капли кваса,
и муравьи взбирались по Кавказу
валявшейся обертки "эскимо".

Я счастлив был в тот день
за чьим-нибудь мячом шальным нагнуться,
который прыгнул в собственную тень,
как в черноё крутящееся блюдце.
Я был готов не то что извинить -
обнять всех наступавших мне на кеды,
скупить у всех цветочниц все букеты,
всем дать монетки, чтобы позвонить...

Я ждал тебя в Серебряном бору,
на шелест шин всем телом подаваясь
от остановки в сторону шоссе.
У девушек со мной стоявших рядом,
Москвой-рекою пахло от волос,
и роста баскетбольного гигант
читал, вздыхая, "Маленького принца".

Но выделялся раздраженным видом
один весьма угрюмый индивидуум.
Как ни шутили, как ни пели,- он
лишь морщился, как будто боль в печёнке,
надутый, мрачный, как Наполеон
в помятой треуголке из "Вечерки".
Когда к нему искатели монет
совались в торопливом простодушье:
"Простите, нету двушки?" -
он отвечал им: "Есть... но лишних нет..."

А рядом, вида лучшего не выдумавши,
как копия, стояла индивидуумша.
Мяч волейбольный чуточку задел
соломенную шляпу с васильками
искусственными...
Гневно задрожал
пластмассовый наносник: "Безобразье!" -
и долго не смирялась эта дрожь:
"Как распустилась наша молодежь!"

Любви я в них не видел и следа.
О нет, не только внешняя среда
и козни современной молодежи -
они друг друга раздражали тоже.
Супруг глядел со злобой на супругу.
Супруга, от жары начав скисать,
глядела злобно на него.
Друг другу
им было просто нечего сказать.

Я ждал тебя в Серебряном бору,
подсмеиваясь втайне незлобиво
над типом в треуголке из "Вечерки"
и над искусственными васильками,
воспринимающими слишком нервно
наш массовый советский волейбол.
И я, конечно, в тот момент не думал,
что, может быть, в другой какой-то жизни,
отчаянный, худой, бритоголовый,
с мячом, где сквозь расползшиеся дольки
живое тело камеры чуть дышит,
он ждал её в Серебряном бору.

(Я ждал тебя в Серебряном бору...)
"Послушай, я должна с тобой серьезно".
(...Полумальчишка и полумужчина...)
"Поговорить. Зачем нам вместе жить?"
(...Ещё не смея ни на что решиться...)
"Я не люблю тебя. Ты все убил".
(...И всё-таки решившийся на все.)

И всё-таки решившийся на всё,
кричу тебе: "Любимая, неужто
семья - лишь соучастие в убийстве
любви?
           Возможно, так бывает часто,
но разве это всё-таки закон?
Взгляни - пушистый, словно одуванчик,
смеётся наш белоголовый мальчик,-
я не хочу, чтоб в это верил он!

Любимая, люби меня хотя бы
во имя баскетбольного гиганта,
читающего "Маленького принца",
Он всё стоит на той же остановке.
Его большие руки так неловки,
но тянутся к надежде и добру.
Та остановка навсегда конечна...
Любимая,
           сегодня,
                     завтра,
                               вечно
я жду тебя в Серебряном бору".
1969