Сенегальская баллада

Рассказ моего друга - поэта из Южно-Африканского союза, полюбившего на сенегальском фестивале белую американскую девушку ирландского происхождения.
1
Сенегал,
я ныряю на дно кабаков без советчиков и стукачей,
в синяках
от чумных, начинённых нечаянностями ночей.
И плюю
на ханжей всего мира подводного — этих и тех,
и плыву
среди стеблей подводных — лилово мерцающих тел.
Голося,
две мулатки трясутся на сцене и падают ниц.
Их глаза —
как актинии жадные с щупальцами ресниц.
Но, едва
колыхаясь в чаду, меня тянут в себя сквозь века
твои два
карих глаза, как два необманных подводных цветка.
Мы вдвоём —
дети разных враждующих, как у Шекспира, семей.
Белый дом,
Серый дом,— мы прорвались друг к другу из ваших сетей.
Мы в бегах,
а за нами сирены, ищейки и прочий бедлам.
Мы в ногах
у единой праматери — вечности, гладящей головы нам,
Ланни, лань,
ты ко мне перепрыгнула через ракеты, эсминцы, моря.
Где же грань,
где граница меж нами двоими? — лишь кожа твоя и моя.
Так возьмись
перепрыгнуть и эту границу и губы бездонные
дай мне до дна.
Так вожмись кожей в кожу, и станут они как одна.
Ночь, визжи!
В тебе что-то по пьянке опять,
словно атомный смерч, взорвалось,
и ножи
сумасшедшими рыбами пляшут над водорослями волос.
Скрежеща, стулья в воздух взлетают,
кастеты врезаются с хрустом под дых.
Страшно, а?
Режут белые - чёрных, и чёрные - белых,
а жёлтые - тех и других.
Рёв зверья,
а над свалкой, как будто в библейских льняных облаках,
льдом звеня,
пляшет шейкер у бармена в цепких бесстрастных руках.
Финкой в бок
и мартелем по морде кому-то,
а бармен над хряском костей и ногтей -
есть же бог -
наши души сбивает в заказанный богом
столетьями раньше коктейль.
Над ворьём,
над зверьём я за руку твою осторожно берусь.
Мы вдвоём.
"Не боишься?" - глазами вопрос,
и глазами ответ: "Не боюсь".
Что мне злость
всеx бандитов на свете и что приближенье конца,
если сквозь
эту страшную драку — ко мне приближенье лица?!
Отчего эта драка? Какое нам дело! А может, все эти ножи
для того,
чтобы сблизило нас и прижало друг к другу
в крутящейся смерчем ночи?
Что любовь?
Это ты, это я, над кастетами, выстрелами, надо всем.
Что любовь?
Это вечное НАД
поножовщиной рас, предрассудков, сословий, систем.
Что любовь?
Это вечное ВНЕ
всяких драк, всяких свалок
Ромео с Джульеттой союз.
"Не боишься?" — глазами вопрос,
и глазами ответ: "Не боюсь".
2
Я пришёл провожать с парой тёмных беспомощных рук —
не с цветами.
Мой ирландыш, прощай навсегда... Ну а может... А вдруг?
До свиданья!
Твоё имя пребудет во мне и в последний мой час
свято, Ланни.
Хоть бы раз мы увиделись в жизни ещё, хоть бы раз...
"До свиданья!"
"Самолет на Париж, самолет на Париж, господа!"
...В "каравеллу"
чемоданчик плывёт, как по серой реке в никуда,
по конвейеру.
Мы прижалась друг к другу затерянно, как дикари,
в тарараме
спекулянтов гашишем,
идеями,
девками
и даже нами,
Мы бессильны с тобой, ну а может, мы просто малы
и безвольны?
На руках у меня, на ногах у меня — кандалы,
лишь без звона.
Уступаю тебя, да и ты уступаешь меня, как в бою
отступая...
Кандалы на руках и сквозь белую кожу твою
проступают.
Мы — невольники века,
невольники наших правительств и рас.
Всюду — путы.
Настоящей свободы —
её ни у нас,
ни у вас —
лишь минуты.
Отпустив на минуту, обмякшую жертву питон
дальше душит.
Что любовь? Это только минута свободы. Потом
даже хуже.
Нету прав у людей, кроме древнего права страдать,
но и в этом
не хотят нам свободу по выбору нашему дать
кольца века.
Век сдавил наши души и, мнимой свободой дразня,
мнёт их люто.
Если вечной свободы попавшему в кольца нельзя —
пусть минута!
А потом — меня можете вешать,
ножами тупыми стругать —
что угодно!
Только раньше вы дайте мне право свободно страдать,
но свободно.
Пусть нам снова страдать,
если снова мы будем вдвоём —
до свиданья!
Мыслим,— значит, живём?
Нет, страдаем - и, значит, живём!
До страданья!
1966