С.Никитину |
В одежде незагармоничной и не красавец никакой, я самый был длинноресничный в ораве полуворовской. И тень ресниц моих картинно, когда я их небрежно нёс, чуть затеняла буратинный, сопливо-любопытный нос. "С чего к тебе девчонки липнут?" - жлобы от зависти тряслись. Я их дразнил, играя в лихость: "А, - это всё из-за ресниц..." Но, несмотря на эти слухи, ко мне никто не лип - увы! - лишь сладко сглатывал я слюнки от всех высотных ног Москвы. О, комплекс лебедеутёнка! Как сердце ёкало во мне, когда набросились в потёмках: "У, сука... ё-кэ-лэ-мэ-нэ..." И в ревности позорно жалкой: "Красавчик, слишком не резвись!" - они водили зажигалкой вдоль осыпавшихся ресниц. Была мне слава адским пеклом, где зажигалок целый хор. Мои ресницы стали пеплом. Не отросли они стех пор. Но что-то есть во мне такое, что раздражает неспроста всё жлобье, полуворовское, как тень ресниц, как сень креста. "С чего тебя ругают вечно? - вздыхает мама. - Не дразнись!" Я улыбнусь ей и отвечу: "А, - это всё из-за ресниц..." |
15 июля 1995 Переделкино |