В. Артемову |
Родной сибирский говорок, как теплый легонький парок у губ, когда мороз под сорок. Как омуль, вымерший почти, нет- нет, он вдруг блеснет в пути забытым всплеском в разговорах. Его я знаю наизусть. Горчит он, как соленый груздь. Как голубика - с кислецой и нежной дымчатой пыльцой. Он как пропавшая с лотка черемуховая мука, где, словно карий глаз кругла, глядишь,-и косточка цела. Когда истаивает свет, то на завалинке чалдоночка с милком тверда, как плоскодоночка: "Однако, спать пора - темнет..." А парень дышит горячо. "Да чо ты, паря!" - "Я ничо..." - "Ты чо - немножечко тово? Каво ты делашь?" - "Никаво". "Ты чо мне, паря, платье мяшь?" - "А чо - сама не нонимашь?" И на сибирском говорке сердечко екает в руке сквозь теплый ситец, где цветы горят глазами темноты. И вновь с чалдоночкой-луной в обнимку шепчется Вилюй, и лиственничной) смолой тягуче пахнет поцелуй, и вздох счастливо виноват: "Задаст мне мать... Уже светат". Родной сибирский говорок, меня ты, паря, уберег от всех прилизанных речей из гладких ровных кирпичей, где нет наличников резных и голубятен озорных, как над тобой, моя изба, как над тобой, моя судьба. Я был во всем огромном мире послом не чьим-нибудь - Сибири, хоть я совсем не дипломат. И до конца - в ответ наветам - сибирским буду я поэтом, а тот, кто мне не верит в этом, что ж - тот ничо не понимат! |