Владимир Бенедиктов
1807-1873
Защищаю Бенедиктова
Защищаю Бенедиктова,
его серый сюртучок.
Невезучим было дитятко,
невезуч был старичок.

Было скопческое личико,
а пройтись по словесам -
было, право, столько лишнего,
что не лишний ли был сам?

Почему же столько горечи,
как подумаю о нем,
о Владимире Григорьиче,
тайно выжженном огнем?

Было больше, чем чиновника,
и, наверно, в тыщу раз,
в нем героя и любовника, -
что же он себя не спас?

Изнутри его раскачивая,
в нем порой рождался звон,
как в Акакии Акакиевиче
вылупившийся Аполлон.

Он совсем не самозванствовал,
знал, что «колокол» - другой,
и так скромно самозвонствовал,
как бубенчик под дугой.

И порой при всем безвкусии,
были у его стиха
и безгрешность безыскусная,
и застенчивость греха.

Млели пышущими пышками
барыньки в шлепках румян:
"Душка! Он почище Пушкина!
Он чиновник, но шарман!"

За овацией - овация,
а потом - вдруг ничего.
Обозналась наша нация,
приняла не за того.

Эх, Россия, что за лютая
у тебя такая страсть -
то захваливать залюбленно,
то помочь упасть, пропасть.

В этом столько было дикого
с пра-пра-дедовских времен.
Защищаю Бенедиктова.
Незабвенья стоит он.

Век его в могилу скушную
не стряхнул, а грубо стряс,
Но пушиночкой от Пушкина,
долетел он и до нас...
* * * *