Переходила истовость в неистовость горящего пророка во плоти, и книгу Аввакума перелистывать, как будто в сруб пылающий войти. Сруб залитый шипит. Всё в дым окутано. Сгорела вмиг истории глава. Как угольки от сруба Аввакумова, погасли Солженицына глаза. Как ему было больно, как израненно оперся о трибуну он, когда позевывали думские избранники, не чувствуя ни боли, ни стыда. Здесь втайне все хотят быть президентами. Здесь в коридорах власти - гололедь. Не диссидентами - пересидентами здесь надо быть, чтоб всех пересидеть. ГУЛАГ, войну смогли мы всё же выстоять, но проморгали треть своей земли и ноем, растеряв позорно истовость: «Вот до чего пророки довели». Но все сотворены мы не пророками, а собственными пошлыми пороками, уроками невыученными, и зависти не вылечили мы. И если скажет жизнь с усмешкой: «Нате-ка пророка вам на вырост в чернозем», мы сразу заподозрим в нем фанатика, сожжем или тихонько загрызем. Мы любим наблюдать огонь агонии. Живой пророк всегда для нас не то. Поверить хоть во что-нибудь, в кого-нибудь накладней, чем не верить ни во что. И все-таки нам истовости хочется, чтоб кто-нибудь примером нас увлек, и до сих пор в том самом срубе корчится обугленный дымящийся пророк. А мы ведь все из пламени, из племени, кому в огне и горе - не беда. Всем больно перед смертью только временно, и лишь пророкам больно навсегда. |
**** |