Тот, кто Кижи чуть не выжег, стал сейчас пожарным в Кижах. Он, районный полководец, был не то что Герострат, но противник богородиц, не рожавших октябрят. Он, поклонник шахт и домен, разрушитель-атеист, был не то что слишком темен, да вот разумом тенист. Он при Сталине был сокол и при Брежневе - орёл. Сколько он голов раскокал, а себе - не приобрёл. И когда он ездил мимо, злила церковь без гвоздя тем, что так непредставима, как держава без вождя. Мирового-то пожара почему-то не стряслось. Сжечь взамен земного шара хоть бы церковь удалось! Как-то речью керосинной полыхнул он перед ней: "Чем религия красивей, тем, товарищи, вредней. В наши доменные печи бросим к прошлому мосты! Сохранять нам Кижи неча! Сжечь за вредность красоты!" Чем ему мешали Кижи? Что на вечность взъелся он? Он бы сжег Нотр-Дам в Париже, если б там - его район. Погорел он. Вышло боком. Сам себя он водкой сжег, замахнувшийся на бога доморощенный божок. Есть на свете люди-уши, что торчком намека ждут. Надо задушить - задушат, надо потушить - потушат, а поджечь - так подожгут. И его приткнули в Кижи - быть к тушителю поближе, чтоб гляделся как тушитель бывший ревностный душитель. Вот какая чертовщина в перестройке под шумок. Если нет для чина - чина, то придумают чинок. На курящих мрачно щерясь, тайно курит он в рукав, Герострат-невоплощенец, несгораемый, как шкаф. Золотую свою каску носит истово, всерьез... Нам бы нашенского Кафку для таких метаморфоз! Превращения так милы: от вчерашнего громилы до спасителя Руси... Пе-ре-стро-ил-си! Господи, ты дай нам силы - от "спасителей" спаси! Ах, какие мы разини! Все горит у нас подряд, а губители России несгораемо горят. Их жалеют, нежат, холят, им вручают костыли, и в пожарники выходят те, что нас почти сожгли. Вновь идеями он брызжет, учит вновь, как надо жить: "Как спасти сегодня Кижи? По кресты доской обшить!" Как он горд культурой русской, но, выпячивая грудь, любит с церковью-старушкой в кошки-мышки игрануть. Он, чинарик свой зловеще в церковь бросив, словно бес, ждет, что роботы захлещут, шланги взяв наперевес. С автоматикою - хаос несусветный начался. Раньше церковь рассыхалась. Размокает нынче вся. Что же будет, если вскоре он узреет, на беду, в православнейшем узоре сионистскую звезду? Он готов и шлангом хрястнуть, и опять упечь в ГУЛАГ: "Я бы... всю бы... вашу гласность..." И с тоской хрустит кулак. При дежурстве Герострата охранительство - подлог, и с подложного набата начинается поджог. |
1987 |