Любиночки - что за словечко... На посиделках у крылечка шепнула ты: "Смелее будь. Зайди под кофту. Там, как печка", и пригласила руку в грудь. Медведь тряс цепью во дворе. Изба встречала, скрипнув глухо. "Я, коль сравнить с тобой, старуха. Шестнадцать есть?" Набравшись духа, я сдунул с губ небрежней пуха: "Давно уж было... В январе...", и золотилась медовуха, шипя в брезентовом ведре. Как танцевали мои зубы по краю острого ковша, когда поверх овчиной шубы я ждал тебя, любить спеша. И ты сказала: "Отвернись", а я совсем не отвернулся и от восторга задохнулся, взымая в ангельскую высь. Ты пригрозила, вскинув ступку: "Бесстыжий, зыркать не моги!", и, сделав мне в душе зарубку, легко перешагнула юбку, и трусики, и сапоги, став нежным ангелом тайги. Давно вдова, а не девчонка, белым-бела, лицом смугла, меня раздела, как ребёнка, рукой голодной помогла. На пасеке в алтайской чаще смущался я того, что гол, но я в тебя, дрожа от счастья, как во вселенную вошёл. И стал впервые я мужчиной на шубе возчицкой, овчинной. Тебе с отвычки было больно - пять лет назад был муж убит. Закрыла ты глаза невольно, его представив, может быть. Был пчёлами твой лоб искусан. Узнав, что мне пятнадцать лет, упала ты перед Иисусом, рыдая: "Мне прощенья нет". И он простил тебя, конечно, за то, что ты, почти любя, стекляшкой бедного колечка в меня вцарапала себя. И всею истовостью тела, грудей нетроганно тугих ты наперёд тогда хотела - чтоб я любил тебя в других. |
17-25 января 2005 |