На Ваганьковском кладбище робкий апрель продувает оттаявшую свирель. Пахнут даже кресты чуть смущённо весной, продаётся в ларьке чернозём развесной, и российскую землю к умершим на суд в целлофановых мокрых мешочках несут. Чьи-то пальцы вминают в неё семена. Чьи-то губы линяют, шепча имена, и тихонько зовёт сквозь кресты и весну указатель: "К Есенину",- вбитый в сосну. Сторожихи, сжимая лопат черенки, жгут бумажные выцветшие венки и поверх всех смертей и бессмертий глядят, серебря наконечники ржавых оград. В каждом русском поверх его болей, обид указатель: К Есенину» - намертво вбит, и приходит народ в чуть горчащем дыму не к могиле Есенина – просто к нему. Здесь бумажных цветов и нейлоновых нет. Понимает народ – не бумажный поэт. Вот приходит, снимая фуражку, таксист. После ночи без сна от щетины он сиз, но белейшую розочку – легче дымка, словно вздох, тяжело испускает рука. Раскрывает бухгалтер потёртый портфель, из него вынимает пушистый апрель. Серой вербы комочки – ну чем не цветы! – и крестьянской тоскою глаза налиты Достаёт гладиолусы бывший жокей из помятой газеты «Футбол-хоккей», и египетский, с птичьим обличьем цветок возлагает суворовец – сам с ноготок. Кактус – крошку в горшочке студентка несёт…. подошли бы сюда камыши и осот, подошли бы сюда лебеда и полынь и к рязанским глазам – васильковая синь. Здесь читают стихи без актёров, актрис. Парень. Чуб антрацитовый глыбой навис, а в зрачках его тёмных, как пасмурный день, проступает есенинская голубень. Вот читает старушка, придя на погост. Из авоськи торчит нототении хвост, но старушка – другою, свободной рукой – в юном воздухе ищет строку за строкой… Чем он – чёртушка! – Русский народ подкупил? Тем, что не подкупал и не купленным был. Указатель «К Есенину» - стрелка туда, где живёт доброта, где живёт чистота. Указатель: «К Есенину» - стрелка туда, где Россия вчера, и теперь и всегда. Славен тот, кто людей Лжехристом не учил, а вот жизнь хоть немножечко им облегчил. |
1973 |