М. и Ю. Колокольцевым |
Портянки над костром уже подсохли, И слушали Вилюй два рыбака, А первому, пожалуй, за полсотни, Ну а второй – беспаспортный пока. Отец в ладонь стряхал с щетины крошки, Их запивал ухой, как мёд густой. О почерневший алюминий ложки Зуб стукался – случайно золотой. Отец был от усталости свинцов. На лбу его пластами отложились Война, работа, вечная служивость И страх за сына – тайный крест отцов. Выискивая в неводе изъян, Отец сказал, рукою в солнце тыча: – Ты погляди-ка, Мишка, а туман, Однако, уползает… Красотища! Сын с показным презреньем ел уху. С таким надменным напуском у сына Глаза прикрыла белая чуприна – Мол, что смотреть такую чепуху. Сын пальцем сбил с тельняшки рыбий глаз И натянул рыбацкие ботфорты, И были так роскошны их завёрты, Как жизнь, где вам не «компас», а «компас». Отец костёр затаптывал дымивший И ворчанул как бы промежду дел: – По сапогам твоим я слышу, Мишка, Что ты опять портянки не надел… Сын перестал хлебать уху из банки, Как будто он отцом унижен был. Ботфорты снял и накрутил портянки, И ноги он в ботфорты гневно вбил. Поймёт и он – вот, правда, поздно слишком, Как одиноки наши плоть и дух, Когда никто на свете не услышит Всё, что услышит лишь отцовский слух… |
1973 |