Дамам в море быть рисково, но, войдя в рыбацкий быт, с репродукции Крамского Неизвестная глядит. Дама в кубрике - явленье, и тем более - одна, только, нам на удивленье, не смущается она. И глядит, не упрекая за раскаты храпака, из России той - какая, как Таити, далека. Дремлет муфта на коленях. Перед братией морской перья страуса колеблет козьеножечной махрой. И от яростного хряска домино или лото чуть качается коляска под названием "ландо". Как нарочно, чтобы мучить одиноких рыбаков, петербургский хитрый кучер не торопит рысаков. И плакат про семилетку возле мокрых сапожищ грустно смотрит на соседку, но от кнопок не сбежишь. Неизвестная прекрасна - это ясно, кореша. Неизвестная опасна тем, что слишком хороша. И конечно, непохожи наши жены на неё по одеже и по коже - стирка, штопка, ребятьё. Но в любой российской бабе у корыта, чугуна сквозь прибитое и рабье гордость тайная видна. И в старухах, и в девчонках что-то прячется в тени, и, быть может, тоже в чём-то неизвестные они. А в любой прекрасной даме - где-то - спрятанная мать, и её, быть может, тянет нам тельняшки постирать. И она кочует с нами в чужедальние края над волнами, сквозь цунами, как рыбачка, как своя. А когда мы у Камчатки и во льдах идёт аврал, жаль, что тонкие перчатки ей Крамской нарисовал. |
1971 |