Не орлино, не ястребино, не всезнающий, словно вран, но живу я неистребимо, воскресая для новых ран. Я судьбы своей не охаю ни в издёвках, ни в клевете и не в госпитале, подыхая с пулей пушкинской в животе. Нет, я не был рождён дуэлянтом, но, исклёванный вороньём, если с Пушкиным не талантом, так хоть болью одной породнён. И поэзия не поученье, не законов сомнительных свод, а смертельное кровотеченье, как тогда, после пули в живот. И среди всех бездомий, безволий обесчувствиться мне не позволь - ты, сестра всех на свете болей, чернореченская моя боль. |
ноябрь 2002 госпиталь в Нью-Йорке |