Марьина роща
Марьина-шмарьина Роща.
Улицы, словно овраги.
Синяя мятая рожа
ханурика-доходяги.

Здесь у любого мильтона
снижен свисток на полтона,
а кобура пустая -
стырит блатная стая.

Нет разделений, - кроме
тех, кто стоит на стрёме,
и прахаристых паханов -
нашенских Чингисханов.

Финка в кармане подростка,
и под Боброва прическа,
а на ботинке - зоска,
ну а в зубах - папироска.

В эти прекрасные лица
нас изрыгнула столица,
как второгодников злостных,
в школу детей подвопросных.

Каждому педсовету
выхода не было проще:
"Что с хулиганами? В эту -
в ихнюю, Марьину Рощу".

Норовы наши седлая,
нас приняла, как родимых,
школа шестьсот седьмая -
школа неисправимых.

Жили мы там не мрачно -
классные жгли журналы
и ликовали, как смачно
пламя их пожирало.

Плакали горько училки,
нас подчинить не в силе,-
помощи скорой носилки
заврайоно выносили.

Типы на барахолке -
Марьиной Рощи маги -
делали нам наколки:
"Я из Одессы-мамы".

Нас не пугали насмешки
за волдыри и чирьи,
и королевы Плешки
нас целоваться учили.

Милая Марьина Роща,
в нас ты себя воплотила,
ну а сама, как нарочно,
канула, как Атлантида.

Нет, мы не стали ворами
нашей Москвы престольной,
стали директорами
школ, но - увы! - пристойней.

Даже в учёные вышли,
даже летим к созвездьям,
даже кропаем вирши,
даже в Америки ездим.

Но не закормит слава,
словно блинами теща,-
ты не даешь нам права
скурвиться, Марьина Роща.

Выросли мы строптиво.
Мы - твоего разлива,
пенные, будто пиво,
крепкие, как крапива.

Поняли мы в твоей школе
цену и хлеба и соли
и научились у голи
гордости вольной воли.

И не ходить в хороших
ученичках любимых
тем, кто из Марьиной Рощи -
школы неисправимых.
1972