Вокруг Байкала-озера туманы, как молозиво, не очень далеко всё в мире молоко. Ещё мы непорочные до всяческих свобод. А сны мясомолочные смущают наш народ. И здесь любая колбаса подалее, чем небеса, и так и лезет из ушей турбазовская вермишель. Бухта Песчаная, чудо красоты, а катера, причаливая, привозят рты да рты. Но умеет наш народ поцелуями заткнуть голодный рот. И мы живём по-прежнему, как говорят, по Брежневу, и штук пятьсот "Малой Земли" вчера на завтрак завезли. За куриную гузку каждый спляшет вприсядку. Наше горе - вприкуску. Наше счастье - вприглядку. Процессы дисседентские там где-то у Кремля, а здесь нам благоденствие - свобода слова, бля! Матом завтракаем, матом ужинаем, видать за что-то, заворота кишок заслуживаем. Но вдруг мы в одичании ещё издалека услышали мычание под стрекот катерка. Там, взмыкивая тонко, просясь ко всем, ко мне, бурёнушка-бурёнка качалась на корме. Бедняжку укачало аж до крови в ноздрях. А что она мычала? Мычала только страх. Ей бы сейчас на выпас, да объяснить кому? И я с толпою выполз к спасительному "му-у-у..." И мы вглядывались алчуще, как бурёнка - чуть не плачуще - шла по схлдням в нашу пасть, чтобы в ней с хвостом пропасть. Двое остроумных мальчиков, - дылдистая мелюзга, - ей венок из одуванчиков нацепили на рога. И уже кричали весело: "Кто рубить специалист? Подточи топор для верности - этот ржав и неказист". И хотя вроде все не подонки - не с ножами и не с дубьём, кто-то вспомнил: "Она ж не подоена! Опростаем, тогда и убъём!" Замолчала бурёнка, лишь искала телёнка взглядом по сторонам, и дарила, как вечность, чуть звенящую млечность предвкушающим нам. Топор подтачивали. Всё вжик да вжик! Меня подташнивало - что за мужик! А люди, выдоенные давным-давно, как на невиданое пришли кино. Лишь кто-то выдавил: "Во дают! Сначала выдоют - потом убъют". |
ноябрь 2002 госпиталь в Нью-Йорке |