О ком под полозьями плачет сырой петербургский ледок? Куда этой полночью скачет исхлестанный снегом седок? Глядит он вокруг прокажённо, и рот ненавидяще сжат. В двух карих зрачках пригвожденно два Пушкина мёртвых лежат. Сквозь вас, петербургские пурги, он видит свой рок впереди, ещё до мартыновской пули, с дантесовской пулей в груди. Но в ночь — от друзей и от черни, от впавших в растленье и лень — несётся он тенью отмщенья за ту неотмщенную тень. В нем зрелость не мальчика — мужа, холодная, как острие. Дитя сострадания — муза, но ненависть — нянька её. И надо в дуэли доспорить, хотя после стольких потерь найти секундантов достойных немыслимо трудно теперь. Но пушкинский голос гражданства к барьеру толкает: "Иди!" ...Поэты в России рождались с дантесовской пулей в груди. |
1964 |