Маленькая поэма |
1 |
---|
Был Кузнецкий мост спекулянт, прохвост. Сразу после войны у Кузнецкого, у напёрсточника советского, ни осталось не великосветского, ни ямщицкого ни купецкого. Да и я лет в четырнадцать не был прост - выручал меня, првда, мой дылдин рост, но во мне было мало детского - больше риска шпаны молодецкого. Не скажу, что был гол, - жмых глотал и глагол. Я дрова за дрова у соседей колол. Стал Кузнецкий любимой из всех моих школ. Я в барыги особенные пошёл - это книжные были барыги. Открывался мне полуподпольнейший пласт - Гумилёв и Кузмин и неведомый Пяст. Для мильтонов я был странновато грудаст, ибо прятал за пазухой книги, тёжеленные, словно вериги. Торговал я Уилки Коллинзом - "Лунный камень" тогда шёл на ять, да и Южным и Северным полюсом я вполне бы сумел промышлять. Но однажды какой-то запуганный хмырь подошёл, озираясь, (как будто в Сибирь упекут его, если разыщут), хрипанул мне сквозь шарф, водку в душу вдышав: "Есть Есенин... Возьмёшь сразу тыщу?" Я нашёл пацанёнка со мной одних лет под весёленькой кличкой подпольной: "Шкилет". У него было трое сестрёнок, и он был до прозрачности тонок - сквозь него хоть газеты читай - про нью-йоркских бродяг и проснувшийся красный Китай. Со Шкилетом мы быстро за дело взялись - за часок разгрузили облупленный "ЗИС". В чердаке знаменитого Дома Моделей книжки спрятали мы от метелей, и предстал перед нами, подростками, однотомничек тощий с берёзками. От Есенина руки побаливали, но себя мы стихами побаловали. Торговали мы громко, милицию озадачив, и читали зазывно стихи и для нас, и для всех: "Покатились глаза собачьи Золотыми звёздами в снег". Посиневший Шкилет, никакой не поэт, позабыл свою книготорговлю и, светясь, будто в сельской церковке свеча, исполнял эту книжку, распевно мыча, как рязанскую песню коровью. И запахло зелёными выпасами на Кузнецком среди зимы. Все шептались: "Есенина выпустили...", словно выпущен он из тюрьмы. Я, страницу открыв наудачу, так читал, будто тоже сидел вместе с ним: "Не жалею, не зову, не плачу. Всё пройдёт, как с белых яблонь дым". Но как вдруг из надышенного тумана - пронеси меня Господи! - мама. |
2 |
В день двадцатых её именин, в пору давнюю, золотую, конкурс самых красивых Зин она выиграла вчистую. Мой отец был чуть-чуть виноват. Мать на дверь показала гордо. Стала петь на войне для солдат. Соловьиное было горло. Потихоньку слинял муж второй. А потом покинул и голос. За меня с моей крошкой-сестрой одиноко она боролась. Не из новых советских господ - в мокроступах, в шубеечке ветхой, глаз провалы скрывала под предвоенною вуалеткой, и не цвета её волос, а какой-то жгуче-кофейный после тифа к ней словно прирос ей не шедший парик трофейный. Но в Москве тех тогдашних зим, дровяной, сугробной и санной, среди самых красивых Зин моя мама была самой-самой. Всех барыг презирала она, как-никак фронтовая певица. Было вроде страшного сна, что она может здесь появиться. И такое произошло на беду мою наконец-то. "Это что на тебя нашло? Почему ты здесь, на Кузнецком?" Я от пота горячего взмок, тупо валенком снег копая. "Мам, сюда я вообще не ходок... Я тут книжку одну покупаю". - "А откуда взял деньги ты? В той коробке из-под ландрина?" - "Мам, я вкалывал до темноты... Мам, рассказывать всё - слишком длинно..." - "Что за книжка? Дай ка сюда... Не могу поверить - Есенин!.. Вроде Кремль стоит как всегда... Никакого землятресенья... Непримерным Есенин был для всех нас, комсомольцев старых... Ты за книгу ещё не платил? Заплачу' - это мой подарок..." - И тут Шкилет сыграл спектакль легко и хватко: "Мадам, для вас - почти за так. Всего тридцатка!" |
3 |
Пошли мы с мамой по Неглинке. На её первые сединки садились бережно снежинки. И вдруг она призналась мне: "Перед Есениным когда-то была я очень виновата во время бурного дебата - "Грусть не для пролетариата!" Да, впрочем, толку маловато в так поздно признаной вине!" Виновен, мама, я во многом перед тобой и перед Богом - с которым вы почти равны. Всё, что забыть нельзя, я помнил, и я не стал барыгой. Понял - нет поздно признаной вины. |
4 |
Ах, Кузнецкий мост, ты мне дорог, прохвост. Здесь сошлось в моей жизни в сплошной перекрёст всё, что было разбито, рассеяно, было столько здесь встреч, было столько разлук, здесь случилось, что вдруг из моих же рук подарила мне мам Есенина! |
29 января 2005 |