Кладбище китов
В.Наумову
На кладбище китов
            на снеговом погосте
стоят взамен крестов
            их собственные кости.
Они не по зубам —
            все зубы мягковаты.
Они не по супам —
            кастрюли мелковаты.
Их вьюга, тужась, гнет,
            но держатся — порядок!—
вколоченные в лед,
            как дуги черных радуг.
Горбатый эскимос,
            тоскующий по стопке,
как будто бы вопрос,
            в них заключен, как в скобки.
Кто резво щелкнул там?
            Ваш фотопыл умерьте!
Дадим покой китам
            хотя бы после смерти.
А жили те киты,
            людей не обижая,
от детской простоты
            фонтаны обожая.
И солнца красный шар
            плясал на струях белых...
«Киты по борту! Жарь!
            Давай, ребята, бей их!»
Спастись куда-нибудь?
            Но ты — пространства шире.
А под воду нырнуть —
            воды не хватит в мире.
Ты думаешь, ты бог?
            Рисковая нескромность.
Гарпун получишь в бок
            расплатой за огромность.
Огромность всем велит
            охотиться за нею.
Тот дурень, кто велик.
            Кто мельче — тот умнее.
Плотва, как вермишель.
                        Среди ее безличья
дразнящая мишень -
                        беспомощность величья!
Бинокли на борту
            в руках дрожат, нацелясь,
и с гарпуном в боку
            Толстой бежит от «цейсов».
Величью мель страшна.
            На камни брошен гонкой,
обломки гарпуна
            выхаркивает Горький.
Кровав китовый сан.
            Величье убивает,
и Маяковский сам
            гарпун в себя вбивает.
Китеныш, а не кит,
            но словно кит оцеплен,
гарпунным тросом взвит,
                        качается Есенин.
Почти не простонав,
            по крови, как по следу,
уходит Пастернак
            с обрывком троса в Лету.
Хемингуэй молчит,
            но над могилой грозно
гарпун в траве торчит,
            проросший ввысь из гроба.
И, скрытый за толпой,
            кровавым занят делом
даласский китобой
            с оптическим прицелом.
...Идет большой загон,
            а после смерти — ласка.
Честнее твой закон,
            жестокая Аляска.
На кладбище китов
            у ледяных торосов
нет ханжеских цветов —
            есть такт у эскимосов.
Эх, эскимос-горбун,—
            у белых свой обычай:
сперва всадив гарпун,
            поплакать над добычей.
Скорбят смиренней дев,
            сосут в слезах пилюли
убийцы, креп надев,
            в почетном карауле.
И промысловики,
            которым здесь не место,
несут китам венки
            от Главгарпунотреста.
Но скручены цветы
            стальным гарпунным тросом
Довольно доброты!
            Пустите к эскимосам!
1967