Баллада о самородке


Б.Тодду

Ночной Фербанск притих, устав,
                     но, всюду скрыты,
по снежным улицам в унтах
                     гуляют скрипы.
В оленьей парке расписной
                     с лицом подростка
спешит работать в бар ночной
                     стрип-эскимоска.
Бухие лётчики-дружки
                     с военной базы
швыряют в спину ей снежки,
                     томясь без бабы.
Ну а она несёт впотьмах,
                     сквозь морды, хари,
как розу белую в зубах,
                     своё дыханье.
С морозу в двери кабака,
                     седы как луни,
заходят шумно облака.
                     внутри их — люди.
Охотники, и скорняки,
                     и парни с шахты
все на моржовые клыки
                     скидают шапки.
Кто представляет чей-то флаг?
                     Здесь не до флага.
Среди аляскинских бродяг
                     я свой, бродяга.
И нам превыше всяких благ
                     святая влага!
Ты пьёшь со мною, старый Боб,
                     мой новый кореш.
Меня ручищами ты сгрёб,
                     щетиной колешь.
Сверкает золотом оскал.
                     Ты худ и страшен.
"Всю жизнь я золото искал,—
                     ты слышишь, рашен?!
Я был румяный — будь здоров! —
                     теперь я черен.
Аэродром для комаров —
                     мой лысый череп.
Я подвожу теперь черту —
                     остался рванью.
Сплошное золото во рту,
                     и медь в кармане.
У мерзлой ямы на краю
                     собаки ныли,
когда я хоронил свою
                     старуху Виви.
Была девчонка первый класс,—
                     как на картинках!
Всё тело белое, что кварц,—
                     чуть в золотинках.
Я молодой, глазастый был —
                     не из несчастных.
Сказал: "Тебя я застолбил.
                     Ты - мой участок".
Я мучил Виви сорок лет.
                     Я сумасбродно
всю жизнь хотел напасть на след -
                     на самородки!
Она хотела не тряпья,
                     а сына робко.
Ей снился сын такой, как я,
                     мне — самородки.
Я пил.
           Но плыли на меня
                               из мутной водки,
как рыбы жёлтые, дразня,
                     те самородки.
И я закрыл свой личный трест,
                     банкрот хрипатый.
Я сколотил для Виви крест —
                     кирку с лопатой.
Я вёз тот гроб — я не забыл! —
                     на санках мёрзлых.
Я не отрыл,
           а я зарыл
                               мой самородок..."
Сгребает центы Боб в горсти.
                     Он пьян и мрачен.
"Без самородков я — прости.
                     Поставь мне, рашен!"
Он открывает дверь пинком,
                     забыв про шапку,
ныряет в облако и в нём
                     уходит шатко.
И я, как он, иду во тьме,
                     дитя шалмана,
и не оттягивает мне
                     ничто кармана.
Свой трест ещё я не закрыл —
                     я слишком робок,
но, может быть, уже зарыл
                     свой самородок.
И рядом спутницей немой
                     с лицом подростка
бредет измученно домой
                     стрип-эскимоска.
Мороз. Сосульки у меня
                     на подбородке,
и звезды падают, звеня,
                     как самородки.
1967