Б.Тодду |
Ночной Фербанск притих, устав, но, всюду скрыты, по снежным улицам в унтах гуляют скрипы. В оленьей парке расписной с лицом подростка спешит работать в бар ночной стрип-эскимоска. Бухие лётчики-дружки с военной базы швыряют в спину ей снежки, томясь без бабы. Ну а она несёт впотьмах, сквозь морды, хари, как розу белую в зубах, своё дыханье. С морозу в двери кабака, седы как луни, заходят шумно облака. внутри их — люди. Охотники, и скорняки, и парни с шахты все на моржовые клыки скидают шапки. Кто представляет чей-то флаг? Здесь не до флага. Среди аляскинских бродяг я свой, бродяга. И нам превыше всяких благ святая влага! Ты пьёшь со мною, старый Боб, мой новый кореш. Меня ручищами ты сгрёб, щетиной колешь. Сверкает золотом оскал. Ты худ и страшен. "Всю жизнь я золото искал,— ты слышишь, рашен?! Я был румяный — будь здоров! — теперь я черен. Аэродром для комаров — мой лысый череп. Я подвожу теперь черту — остался рванью. Сплошное золото во рту, и медь в кармане. У мерзлой ямы на краю собаки ныли, когда я хоронил свою старуху Виви. Была девчонка первый класс,— как на картинках! Всё тело белое, что кварц,— чуть в золотинках. Я молодой, глазастый был — не из несчастных. Сказал: "Тебя я застолбил. Ты - мой участок". Я мучил Виви сорок лет. Я сумасбродно всю жизнь хотел напасть на след - на самородки! Она хотела не тряпья, а сына робко. Ей снился сын такой, как я, мне — самородки. Я пил. Но плыли на меня из мутной водки, как рыбы жёлтые, дразня, те самородки. И я закрыл свой личный трест, банкрот хрипатый. Я сколотил для Виви крест — кирку с лопатой. Я вёз тот гроб — я не забыл! — на санках мёрзлых. Я не отрыл, а я зарыл мой самородок..." Сгребает центы Боб в горсти. Он пьян и мрачен. "Без самородков я — прости. Поставь мне, рашен!" Он открывает дверь пинком, забыв про шапку, ныряет в облако и в нём уходит шатко. И я, как он, иду во тьме, дитя шалмана, и не оттягивает мне ничто кармана. Свой трест ещё я не закрыл — я слишком робок, но, может быть, уже зарыл свой самородок. И рядом спутницей немой с лицом подростка бредет измученно домой стрип-эскимоска. Мороз. Сосульки у меня на подбородке, и звезды падают, звеня, как самородки. |
1967 |