Баллада о преступной мягкости
Бев нимба и денег
у наших столов
ходил, словно дервиш,
тишайший Светлов.

В остротах, как в розах,
лягчайше тяжёл,
невидимый посох
в руке его цвёл.

С улыбкою мудрой
вхоил он в кафе
ни разу под мухой -
всегда подшофе.

Не то что ребёнка,
во взглядах нестрог,
он даже подонка
обидеть не мог.

На каждую пакость,
на происки зла
"преступная мягкость"
ответом была.

Любая гримаса
судьбы - не страшна,
когда есть Гренада,
Гренада, Грена...

Да вот на саврасом
под сенью знамён
никак не собрался
в Испанию он.

И без укоризны,
угасший уже,
он умер с безвизной
Гренадой в душе.

И как там - не важно, -
его ученик,
я безынструктажно
в Гренаду проник.

Я, думая горько
о том, что вдали,
взял тёплую горстку
гренадской земли.

Со стеблями маков
повёз её я,
преступную мягкость
в душе затая.

Таможенник матом
меня не чистил.
Преступно был мягок -
её пропустил.

Привёз я к Светлову
на вечный постой
гренадскую волость
в тряпице простой.

Лопатою ясной,
в работе толков,
нахохлясь, как ястреб,
копал Смеляков.

И круто, и крупно,
светясь вдалеке,
скатилась преступно
слеза по щеке.

И, мягкостью ранящ,
слезу свою стёр
Семён Ханааныч -
мудрец и актёр.

А мёртвый, как в тайне,
лежал без стыда
в преступном контакте
с землёй навсегда.

Земля была грустной
землёю сырой -
испанской и русской,
и просто землёй.

Дышала негласно
земля, как могла,
преступно прекрасна,
преступно мягка.
1968