|
Подарками я не обижен, пожалуй. Дарили мне всё — аж до каски пожарной. Но в жизни не только мне гладили волосы, а шли вперемешку — пинки, гладиолусы, и чёртовы зубы, и медные трубы, и даже (как смутно мне помниться) губы. Тот в рот, как подарок, мне проповедь вталкивал. Тот - дал мне патронище противотанковый. А вождь сенегальский жену чуть не отдал,- чего не отдашь ради дружбы народов! Но все это — лишние перечисленья... Я лучше о том, как мы плыли по Лене, забыв о просушках, с мошкой на макушках, на карбасе, названном гордо: "Микешкин", Вокруг было только величье откосов — ни признака даже колхозов-совхозов, и только олени по тундре алмазной бродили еще не охваченной массой. И вдруг из-за мыса возникла моторка, чадя за версту, как у черте махорка. Грустя в одиночестве, видно, глубоком, моторка прижалась к "Микешкину" боком. И на борт — визитною карточкой скромной — к нам рухнул таймень, как акула, огромный. Потом появился тайменедаритель — нельзя себе даже представить небритей! Его борода в первозданности дикой набита была чешуёй и брусникой. К тому же внутри бородищи, конечно, дробинка болталась на рыжем колечке. Прошёлся по карбасу гость и сначала без слова нас всех изучал одичало. И выпрямясь твердо, почти что военно, представился хрипло: "Топограф... Валера..." А малость обвыкнув, неловко помешкав, спросил он: "Кто был этот самый Микешкин?" И мы рассказали, что был это лоцман, который считал разособенным лоском вести карбаса по дороге старинной, для шика глаза завязав мешковиной. Купцы, как ельцы, суетясь, увивались: "Уважь, Петр Иваныч... Уж мы, Петр Иваныч..." А он презирал их пузатое племя и бросил однажды три сотенных в Лену и крикнул купцу: "Ежли прыгнешь и выловишь, но только зубами — твои они, Нилович!" И плюхнулся в воду купчина, как студень, и в нижнем белье всенародно был стыден. Мильонщик, за эту позорную цену он чавкал, глотая холодную Лену, а нищий Микешкин над жадиной в нижнем смеялся, как будто мильонщик над нищим. И где-то в избёночке краснофонарной штаны пропивал он, судьбе благодарный, что жизнь свою шалую пьяницей прожил, но Лену не пропил, но совесть не продал. Жандармы ему обещали полтыщи, но он отвечал: "Не вожу политицких". "Да кто ты такой?" — угрожали кутузкой. А он отвечал: "Да я вроде бы русский". Топограф Валера рассказом увлёкся. Понравился явно Валере тот лоцман. Понравилось то, как он пил артистически. Понравилось, что не возил "политицких". И карту достав, как решённое, просто Валера сказал нам: "Дарю я вам остров". И четко нанёс без запинки малейшей название острова: "Карбас "Микешкин". Молчали мы все и смущённо курили - ведь нам островов никогда не дарили. А ты, Пётр Иваныч Микешкин, подавно такого вовек не предвидел подарка! Хотел я Валеру спросить поподробней - о чём? - ну хотя бы откуда он родом. Но, вспомнив рассказ и весёлый и грустный, он лишь усмехнулся: "Да вроде я русский". И вот от борца отпихнулась моторка, чадя за версту, как у чёрта махорка, и где-то за мысом в туманах промозглых исчез человек, подаривший нам остров... |
| 1967 |
Источники:
- 1971 - Я сибирской породы. Восточно-сибирское издательство.
