Баллада о смертнике
И я вздрогну,
                и я опомнюсь:
в стол зелёный локтями врыт,
бывший летчик-смертник японец
о Раскольникове говорит.
На симпозиуме о романе
он в свои сорок пять —
                                         старик.
Он -
      как вежливое рыданье.
Он -
      как сдавленный галстуком крик.
И сквозь нас,
                и куда-то мимо
сквозь шимозы
                и тень Лазо
жёлтым отблеском Хиросимы.
проплывает,
           кренясь,
                     лицо.
Ну а в горле его —
                     то ли комья слёз,
то ли комья кашля...
Император хотел,
                     чтоб таким он и рос —
смирным смертником —
                                    камикадзе.
Хорошо по рукам и букетам плыть,
поздравляемым быть перед строем.
Да,
      красиво народным героем быть,
но во имя чего —
                          героем?
И бежал из героев он с горсткой друзей,
предпочтя свою славу покинуть,
и остался в живых...
                     Это было смелей,
чем во имя неправды погибнуть!
Ну а я —
           я слыву, что я смелый,
но о жизни
           и смерти своей
что я думаю,
           грешный и смертный,
среди грешных и смертных людей?
Все мы смертники.
                     Все — камикадзе.
Ветер смерти свистит в ушах.
Каждый шаг по планете комкастой —
это к смерти невидимой шаг.
Пусть я буду разбитым и смятым,—
не за то,
           что хотел бы тиран,
рычаги
           вырывая
                     с мясом,
я пойду на последний таран.
И тогда я хотел бы,
                     потомки,
чтоб сквозь тело истлевшее,
                                         сквозь
моего самолёта обломки
что-то доброе к вам прорвалось.
Но как страшно —
                     себе показаться
погибающим в небе не зря,
а погибнув уже,
                     оказаться
обманувшимся смертником зла.
1965