В. Черных |
Мы сто белух уже забили, цивилизацию забыли, махрою легкие сожгли, но, порт завидев,- грудь навыкат! - друг другу начали мы выкать и с благородной целью выпить со шхуны в Амдерме сошли. |
Мы шли по Амдерме, как боги, слегка вразвалку, руки в боки, и наши бороды и баки несли направленно сквозь порт; и нас девчонки и салаги, а также местные собаки сопровождали, как эскорт. |
Но, омрачая всю планету, висело в лавках: "Спирту нету". И, как на немощный компот, мы на "игристое донское" глядели с болью и тоскою и понимали - не возьмёт. |
Ну кто наш спирт и водку выпил? И пьют же люди - просто гибель... Но тощий, будто бы моща, Морковский Петька из Одессы, как и всегда, куда-то делся, сказав таинственное: "Ща!" |
А вскоре прибыл с многозвонным огромным ящиком картонным, уже чуть-чуть навеселе: и звон из ящика был сладок, и стало ясно: есть! порядок! И подтвердил Морковский: "Е!" Мы размахались, как хотели,- зафрахтовали "люкс" в отеле, уселись в робах на постели: бечёвки с ящика слетели, и в блеске сомкнутых колонн пузато, грозно и уютно, гигиеничный абсолютно предстал тройной одеколон. |
И встал, стакан подняв, Морковский, одернул свой бушлат матросский, сказал: "Хочу произнести!" "Произноси!" - все загудели, но только прежде захотели хотя б глоток произвести. |
Сказал Морковский: "Ладно,- дернём! Одеколон, сказал мне доктор, предохраняет от морщин. Пусть нас осудят - мы плевали! Мы вина всякие пивали. Когда в Германии бывали, то "мозельвейном" заливали мы радиаторы машин. |
А кто мы есть? Морские волки! Нас давит лед, и хлещут волны, но мы сквозь льдины напролом, жлобам и жабам вставим клизму, плывем назло имперьялизму?!" И поддержали все: "Плывём!" |
"И нам не треба ширпотреба, нам треба ветра, треба неба! Братишки, слухайте сюда: у нас в душе, як на сберкнижке, есть море, мама и братишки, все остальное - лабуда!" |
Так над землею-великаном стоял Морковский со стаканом, в котором пенились моря. Отметил кэп: "Всё по-советски..." И только боцман всхлипнул детски: "А моя мамка - померла..." |
И мы заплакали навзрыдно, совсем легко, совсем нестыдно, как будто в собственной семье, гормя-горючими слезами сперва по боцмановой маме, а после просто по себе. |
Уже висело над аптекой "Тройного нету!" с грустью некой, а восемь нас, волков морских, рыдали,- аж на всю Россию! И мы, рыдая, так разили, как восемь парикмахерских. |
Смывали слезы, словно шквалы, всех ложных ценностей навалы, все надувные имена, и оставалось в нас, притихших, лишь море, мама и братишки (пусть даже мамка померла). |
Я плакал - как освобождался, я плакал, будто вновь рождался, себе - иному - не чета, и перед богом и собою, как слёзы пьяных зверобоев, была душа моя чиста. |
1964 |