Просека
Отрывок из поэмы
Мое человечество
                              входит бочком в магазин,
сначала идет
                        к вяловатой проросшей картошке,
потом выбирает
                              большой-пребольшой апельсин, но
так, чтобы кожа
                              была бы как можно потоньше.
Мое человечество
                              крутит баранку такси с
возвышенным видом
                              всезнающего снисхожденья,
и, булькнув свистулькой,
                                    как долго его ни проси,
само у себя
                  отбирает права на вожденье.
Мое человечество -
                        это прохожий любой.
Мое человечество -
                              строит,
                                    слесарит,
                                          рыбачит,
и в темном углу
                        с оттопыренной нижней губой
мое человечество,
                        кем-то обижено, плачет.
И я человек,
                  и ты человек,
                              и он человек, а
мы обижаем друг друга,
                              как самонаказываемся,
стараемся взять
                        друг над другом
                                    отчаянно верх, но
если берем,
                  то внизу незаметно оказываемся.
Мое человечество,
                        что мы так часто грубим?
Нам нет извиненья,
                        когда мы грубим, лишь отругиваясь, -
ведь грубость потом,
                        как болезнь, переходит к другим, и
снова от них
                  возвращается к нам
                                    наша грубость.
Грубит продавщица,
                        и официантка грубит.
Кассирша на жалобной книге
                                    седалищем расположилась,
но эта их грубость -
                        лишь голос их тайных обид
на грубость чужую,
                        которая в них отложилась.
Мое человечество,
                        будем друг к другу нежней.
Давайте-ка вдруг удивимся по-детски в толчище,
как сыплется солнце
                        с поющих о жизни ножей,
когда на педаль
                  нажимает, как Рихтер, точильщик.
Мое человечество,
                        нет невиновных ни в чем. Мы все
виноваты,
            когда мы резки,
                        торопливы, и если в
толпе
      мы толкаем кого-то плечом, то все
человечество
            можем столкнуть, как с обрыва. Мое
человечество -
                  это любое окно.
Мое человечество - это собака любая, и пусть я
живу,
            сколько будет мне жизнью дано, но пусть я
живу,
            за него каждый день погибая. Мое
человечество
                  спит у меня на руке. Его
голова
            у меня на груди улегается, и я,
прижимаясь
                  к его беззащитной щеке, щекой
понимаю -
                  оно в темноте улыбается.
****